Иофан проекты. Борис Иофан — от Рима к Вавилону

ИОФАН Борис Михайлович , российский архитектор, народный архитектор СССР (1970), член АА СССР. Учился в Художественном училище в Одессе (1903-11), затем помогал брату, архитектору Дмитрию Михайловичу Иофану (1885-1961), в строительстве дома в Санкт-Петербурге (до 1914). Продолжил образование в Риме - на архитектурном факультете Высшего института изящных искусств (среди учителей - М. Манфреди; 1916) и в Инженерной школе при университете (1919). Работал в мастерской известного римского архитектора А. Бразини и самостоятельно - в стилистике неоклассицизма и в духе римской барочной архитектуры (проект здания советского посольства в Риме, 1922-23, и др.). Состоял в Итальянской КП, был знаком с А. Грамши, П. Тольятти и др. По приезде в СССР построил посёлок при Штеровской ГРЭС в Донбассе (1924). С 1924 года работал в Москве. В работах этого периода (многие совместно с братом) проделал путь от «очищенного классицизма» к конструктивизму, квартал опытно-образцовых домов на Русаковской улице (1924-25), Опытная станция при Химическом институте имени Л. Я. Карпова (1926-27), учебный городок Московской сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева (1927-31; все - в Москве); санаторий «Барвиха» под Москвой (1926-34). Одной из наиболее значительных построек Иофана стал жилой комплекс ЦИК и СНК [так называемый Дом на набережной; 1928-31; корпуса сгруппированы вокруг 3 внутренних дворов, включают квартиры (более 500) и помещения культурно-бытового обслуживания], сочетающий новаторские конструкции [в сводчатых перекрытиях клуба (ныне Театр эстрады) и кинотеатра] с репрезентативными неоклассическими элементами (портик главного фасада).

В 1931-48 Иофан был вовлечён в работу по осуществлению идеи Дворца Советов: занимался организацией конкурсов (в том числе был инициатором приглашения иностранных участников); разрабатывал конкурсные проекты (высшие премии 1931 и 1933) и утверждённый вариант композиции с гигантской башней, увенчанной статуей В. И. Ленина (совместно с В. А. Щуко и В. Г. Гельфрейхом). Автор советских павильонов на Всемирных выставках в Париже (1937; скульптурная группа «Рабочий и колхозница» В. И. Мухиной) и в Нью-Йорке (1939; статуя «Рабочий» В. А. Андреева), станции метрополитена «Бауманская» (1939-44), лабораторного корпуса в Институте физических проблем на Воробьёвском шоссе (1944-47; совместно с Е. Н. Стамо), здания Института нефти и газа (1949-56). Создавал многие проекты монументальных ансамблей с общественными и административными зданиями, в том числе здания Наркомата тяжёлой промышленности в Москве (1935), реконструкции разрушенных войной центров Сталинграда (ныне Волгоград; 1943) и Новороссийска (1945), высотного здания МГУ на Воробьёвых горах (1948). Руководил проектированием застройки в Москве: в Марьиной Роще, Северной Измайлове и Сокольниках (1955-70); построил ряд 16-этажных жилых домов, Государственный центральный институт физической культуры в Измайлове (1964-74). Государственная премия СССР (1941). Награждён орденом Ленина.

Лит.: Эйгель И. Ю. Б. Иофан. М., 1978; он же. Б. Иофан // Зодчие Москвы. М., 1988. Кн. 2; Костюк М. Итальянское наследие Б. Иофана // Вести Союза архитекторов России. 2002. №1; Никитин С. Жизнь и творчество Б. Иофана в 1920-е годы // Итальянский Дворец Советов. Каталог выставки. М., 2006; Седов В. В. А. Бразини и Б. Иофан // Проект Классика. 2007. №21.

Тезку Иофана, Бориса Петровича Огарева, своего первого мужа, Ольга оставила. Между прочим, супруг был внучатым племянником Николая Огарева, друга Герцена Фото: Новая персона, из собрания Екатерины Макаровой, правнучки Б.М. Иофана

40-летнего Бориса Иофана назначили главным архитектором этого колосса, что, с одной стороны, разжигало в нем творческий огонь, с другой - напрочь лишало сна, из головы испарились все остальные мысли - остались только вспыхивающие зарницы идей, расчетов, фрагментов, набросков…. Жена Бориса Михайловича - Ольга, подвижная, энергичная, всегда улыбающаяся, до утра носила Бореньке в мастерскую свежесваренный кофе - без него он не мог работать, причем любил только кофе, сваренный женой. Присев в кресло и закинув ногу на ногу, Ольга дымила сигаретой наравне с мужчинами, Борис часто обращался к ней, и взгляд его делался мягким и ласковым, как у теленка.

Оля, смотри, вот тут я решил сделать спиралеобразные террасы, ты одобряешь?

Коллеги тихонько посмеивались над манерой Иофана во всем искать одобрения жены, а он считал Ольгин вкус безупречным, и если она не одобрит спиралевидных террас, то их и не будет. Многие считали Иофана подкаблучником, жене он возразить не смел, зато среди товарищей демократии не терпел и высказывался резко, вспыхивая, повышал голос, в сердцах кидался ластиками, более крупными предметами швыряться в гневе не решался. Создавая проект Дворца Советов, Иофан в самом деле чувствовал себя творцом центра мироздания, пупа Вселенной, ни больше ни меньше.

Товарищ Сталин положил ему за этот проект непомерно большое жалованье, так решил Иофан. Взволнованно меряя комнату шагами, Борис все повторял жене, что это ведь не работа, а честь, зачем же за нее такие деньги платить? Он и так вознагражден доверием! Ольга соглашалась:

Не нужны нам такие деньги, Боренька, у нас же все есть, а вокруг столько бедных людей, у меня сердце кровью обливается, когда вижу, как они живут. Откажись.

Всю ночь супруги сочиняли письмо товарищу Молотову: пожалуйста, урежьте вознаграждение втрое, это совершенно излишняя роскошь. По правде говоря, роскошью Иофаны считали и свою нынешнюю квартиру, и вообще все квартиры в доме на Серафимовича, где они окончательно поселились. А ведь этот первый остров коммунистического рая проектировал тоже Борис Михайлович, даже мебель во всех квартирах - они предоставлялись уже обставленными - сделана по эскизам Иофана: добротная, прочная, надежная, из мореного дуба. Конечно, пока среди двухэтажной мелкоты Замоскворечья, косых домишек, лепящихся друг к другу, словно грибы на пне, церквушек, колоколенок их дом смотрелся несколько тяжеловесно и даже как-то несуразно, но ведь в Москве затеяно великое социалистическое строительство, скоро таких домов будет много!

"В самом начале 1930-х годов происходили серьезные события в советской архитектуре. Прежние острые разногласия между конструктивистами и традиционалистами были притушены, и представители всех прежде враждебных друг другу течений вошли в 1932 году в единый Союз советских архитекторов. Новые веяния в архитектуре явились опосредованным отражением изменений в общественном сознании. В социальной психологии общества наметились две, казалось бы, разнонаправленные тенденции.

С одной стороны, перестал удовлетворять массы идеал аскетизма и самоограничения первых революционных лет. Люди как бы несколько устали от суровости быта, им захотелось чего-то более человечного, понятного и уютного. Уже в конце 1920-х годов Маяковский устами спящих вечным сном у Кремлевской стены революционеров спрашивал у своих современников: "А вас не тянет всевластная тина? Чиновность в мозгах паутину не свила?" Поэт явно чувствовал возникающее стремление не столько даже к ненавидимой им "изящной жизни", сколько просто к более спокойному, прочному существованию в капитально построенных домах среди настоящих, крепких, красивых, "дореволюционных" вещей.

С другой стороны, успехи индустриализации, выполнение первого пятилетнего плана, пуск новых заводов, строительство Днепрогэса, Магнитогорска, Турксиба и т.д. порождали энтузиазм, желание видеть и в искусстве, в том числе и в архитектуре, увековеченными эти победы.

Хотя истоки этих двух тенденций были различны, они, переплетаясь и взаимодействуя, породили желание видеть несколько иное искусство - не чисто агитационное и только призывающее, не аскетичное и суровое, а более светлое, утверждающее, близкое и понятное каждому и в определенной мере пафосное, прославляющее. От этого нового, небывалого еще искусства ждали понятности и впечатляющей величавой силы. Это искусство не должно было резко рвать с традицией подобно конструктивизму и производственничеству 1920-х годов, по, наоборот, в чем-то опираться на культурное наследие прошлых эпох и на мировой художественный опыт... Это было естественно: новый, вышедший на историческую и государственную арену класс должен был освоить культурные богатства свергнутых классов, а не "перепрыгивать" через них.

Именно такую архитектуру предложил Б.М. Иофан в конкурсных проектах Дворца Советов и Парижского павильона, смело сочетая ее с пластическими искусствами, в частности со скульптурой, приобретавшей новые "архитектурные" качества. Справедливо пишет доктор архитектуры А.В. Рябушин, что в сложившихся социально-психологических условиях творческая фигура Иофана оказалась в высшей степени исторически современной. Воспитанный в традициях классической школы, он не остался чужд архитектурных веяний периода своего ученичества. Тщательно изучив старую архитектуру Италии, он в то же время прекрасно знал современную ему западную практику и мастерски владел языком зодчества 1920-х годов.

Архитектура Иофана представляет собой цельный и, главное, образный сплав разнородных тенденций и истоков. Это была архитектура эмоциональная, динамичная, устремленная вперед и вверх, построенная на достаточно привычных, хорошо воспринимаемых пропорциях и сочетаниях масс и объемов, вместе с тем выразительно использующая прямолинейность, четкую геометричность конструктивизма, да и к тому же еще в сочетании с фигуративной пластикой и отдельными классическими деталями профилированными тягами, картушами, пилонами и т.д. Причем классические мотивы часто нарочито упрощались, а от архитектуры 1920-х годов брался лаконизм и структурная ясность целого. Все это позволяло Б.М. Иофану, как считает А.В. Рябушин, создать "свой ордер, свой порядок построения и развития архитектурных форм, крупномасштабность и сочная пластика которых сочетались с филигранной профилировкой вертикально устремленных членений" ."

Советская власть нашла в Борисе Иофане своего идеального архитектора: он построил Дом на Набережной и нарисовал эскиз для главного символа эпохи – «Рабочего и колхозницы» Веры Мухиной. Хотя настолько увлекся поставленными перед ним величественными задачами, что так и не построил Дворец Советов.

Но все могло сложиться гораздо более пристойным образом. Энциклопедически образованный и очень светский человек Борис Иофан имел большие шансы стать успешным европейским архитектором. Он учился в Италии и уже начал там профессиональную деятельность. Однако перспективы у него были не очень светлые – фашисты рвались к власти. И хотя Муссолини и не строил концлагерей, плодотворная карьера для архитектора с такой фамилией, к тому же члена Итальянской компартии, все равно была бы сомнительна.

Однако весьма своевременно, в 1923 году, на лечение в Италию приехал председатель Совета народных комиссаров Алексей Рыков – знаменитый большевистский эстет, капитан социалистической индустрии и создатель Соловецких трудовых лагерей. Именно товарищ Рыков рассказал Борису Иофану о блестящих перспективах, которые открываются перед столь талантливым архитектором на стройках социализма. При таком покровителе молодой архитектор сразу же взлетел на самый верх и влился в правящую элиту. Одна только деталь – Иофан не только получил квартиру в знаменитом Доме на Набережной, но и участвовал в распределении квартир наравне с начальником ОГПУ Генрихом Ягодой.

При этом на первых порах Иофан кардинально изменил свой стиль и решительно избавился от своего изощренного итальянского неоклассицизма в угоду спартанской простоте господствовавших в двадцатых конструктивизма и рационализма. На деле создатель стиля архитектурных излишеств всего лишь избавился на время от этих самых излишеств. Похоже, этот резкий поворот Иофан совершил не без энтузиазма – освобождение от избыточных деталей давало возможность педалировать сложное движение архитектурных объемов и выявлять пластические качества столь любимой архитектором древнеримской и ренессансной архитектуры. При этом Иофан даже в этих, «конструктивистских», проектах вовсе не отказался от своей изысканной графической техники с тонко прорисованными деталями и предельно прозрачной структурой рисунка. Видимо, именно это отсутствие даже намеков на авангардизм в подаче проектов и привлекало его высочайших заказчиков, для которых предложения стойких конструктивистов вроде Мельникова выглядели несколько странно.

В качестве лирического отступления следует привести еще одно наблюдение. Кажется, именно Иофан, на время перековавшийся из неоклассиков в конструктивисты, является автором одного из самых странных архитектурных феноменов отечественного массового строительства. Речь идет о совершенно не функциональных балкончиках, которые украшают наши прекрасные палаццо в спальных районах от Сургута до Владивостока. Точно такой балкончик есть в знаменитом Доме Джульетты в Вероне, там очень любят фотографироваться влюбленные туристические парочки со всего мира. А в нашем климате, даже в южном Ростове, сцена функционального использования этой архитектурной детали должна была бы выглядеть следующим образом: закутанная в пуховой платок румяная Юленька сидит на балкончике на восьмом этаже, пытаясь расслышать серенаду своего верного кавалера, охрипшего на морозе Ромки, облаченного по случаю зимы в ушанку и тулупчик. Так вот – среди многочисленных эскизов, представленных на выставке, есть несколько проектов многоэтажек, датированных 1926-м (!!!) годом, но при том удивительно похожих на типовые проекты жилой застройки. Балкончики появились именно у итальяниста Иофана и через четыре десятилетия стали никем не оспариваемым архитектурным стандартом жилого строительства. Понятно, что эти феномены обычно заваленным всяческим барахлом.

Что самое интересное, это пренебрежение климатическими условностями имеет место не только в проектах домов для пролетариата, но и в предложениях по обустройству быта номенклатуры. Рядом с набросками многоквартирных домов висит проект строгого и одновременно изящного особняка с плоской крышей и обширной площадкой на уровне второго этажа – дама в шубке машет с площадки двум товарищам, которых уже ждет авто, присланное из ведомственного гаража. Жизнь в такой постройке, безусловно, предполагает наличие садовника, который и решает проблемы с уборкой снега.

Но этот проект явно опережает свое время – в середине двадцатых правящая элита еще не была готова столь откровенно демонстрировать социальную стратификацию и переселяться во дворцы. Время сталинских высоток еще не наступило, и в Доме на Набережной Иофан строил коммунизм в одном отдельно взятом здании. Там не такие уж большие квартиры; кухни совсем маленькие. Зато включено все: спецкухни, спецраспределители, детские сады и спортзалы. Обитателям 1-го Дома ЦИК и СНК СССР и деньги были уже не нужны. Правда, постройка, идеально вписанная в сложнейший участок с мастерством, достойным великих архитекторов древности, получилась на редкость мрачной. Зато очень функциональной для главного Архитектора страны Советов товарища Сталина. Крайне удобно было проводить чистки, под которую попал и первый покровитель Бориса Иофана товарищ Рыков, семью которого в одночасье вышвырнули из этого рая в коммуналку на окраине.

Но с товарищем Иофаном ничего такого не произошло. После войны он, конечно, впал в некоторую немилость. Однако прожил до конца своих дней в том самом Доме на Набережной и умер в построенном им самим санатории в Барвихе. А в опалу попал по причине своего неизжитого космополитизма и преклонения перед Municipal Building, Chrysler Buildin g и прочими чудесами буржуазной архитектуры. (По легенде Сталин требовал большего выявления национальных особенностей русской архитектуры в высотных зданиях.) Но главная причина опалы Бориса Иофана, наверное, заключается в том, что он утратил гибкость. Для того чтобы осуществить свой главный, воистину шумеро-вавилонский проект, он должен был бы водрузить на Дворце Советов вместо Ленина с протянутой рукой изваяние самого Иосифа Сталина с его магической трубкой.

Однако для реализации этой архитектурной затеи Генералиссимуса нужно было бы объявить богом. А Борис Иофан был всего лишь архитектором. Гениальным, конечно, но архитектором. Он не додумался до такой простой вещи. Хотя, как оказалось, все эти сложности совершенно излишни. Вопрос об обожествлении Юрия Лужкова даже и не вставал. Но его архитекторы застроили Москву тяжеловесными ремейками проектов Бориса Иофана.

И вот в этом месте заключается единственная недоработка кураторов большой и проработанной музейной выставки. Они старательно пытались проводить сравнения творчества Иофана с кучерявым манхэттенским арт-деко. А нужно было бы все же помянуть и современных последователей создателя Большого стиля.

Борис Михайлович Иофан – архитектор, лауреат Государственной премии СССР.

Родился 28 апреля 1891 года в Одессе в семье художника. В 1903 году поступил на живописное отделение Одесского художественного училища, где учился у К.К. Костанди , Г.А. Ладыженского и скульптора Л. Иорини. Окончил училище в 1911 году с отличием и званием техника-архитектора. Работал в Петербурге помощником архитектора А. Таманяна и своего брата Д. Иофана. В 1914-1916 гг. учился в Высшем институте изящных искусств, а в 1916-1923 гг. в Высшей школе инженеров в Риме.

В 1915-1923 гг. по его проектам были сооружены школа в Калабрии, лицей в Аквиле, колумбарий в Нарни, капелла Амброджи в Риме, больница в Перуджии и др. В 1921-1924 гг. был членом Итальянской компартий. Незадолго до возвра-щения на Родину Борис Михайлович Иофан спроектировал в Италии первое за рубежом Посольство СССР (1923).

В 1924 году приехал в Москву, а с 1927 года стал ее главным архитектором.

По его проектам и под его руководством в Москве были сооружены: здание опытной станции Химического института им. Л.Я. Карпова, жилой комплекс на ул. Серафимовича, 2 (дом ЦИКа СНК СССР), кинотеатр “Ударник”, станция метро “Бауманская”, институт нефте-химической и газовой промышленности им. Губкина, Центральный институт физической культуры, комплекс высотных зданий ОГУ на Ленинских горах, застройки северной части Измайлова и др. Санаторий “Барвиха” под Москвой, павильон СССР на Международной выставке 1937 года в Париже (для которого совместно с В. Мухиной была создана скульптура “Рабочий и колхозница”), Павильон СССР на Международной выставке 1939 года в Нью-Йорке и др.

Кинотеатр “Ударник”

Верой Игнатьевной Мухиной

Павильон СССР на Международной выставке в Париже

Много лет являлся профессором и действительным членом Академии архитектуры СССР.

Жил в Одессе на ул. Елисаветинской, 1 (1891-1911).

Ирина Арутюнова, специалист Управления
охраны культурного наследия Облгосадминистрации